Карл Вагнер - Кейн [Рассказы]

Мизерикордия

В тесной комнате стоял аромат увядших цветов и любви, еще более вялой.

Тамаслей с раздражением встряхнула агатовую бутылочку своих любимых духов, обнаружив, что она опустела. Длинными ногами прошагав через спальню, она откинула шелковую занавеску и швырнула бутылочку в окно. Она глубоко вздохнула. Холодный горный воздух сморщил ее нагие соски. Где-то в отдалении бутылочка разбилась о камень.

— Я не стану любить труса, — сказала она в ночь.

Джосин беспокойно заворочался в ее кровати. Агатовая бутылочка ароматических масел была одним из его подарков. Он сделал его накануне той ночи, когда убил ее прежнего любовника.

— Я сделаю все, что ты пожелаешь. Ты знаешь это.

— Знаю? — Тамаслей саркастически рассмеялась и осмотрела свое отражение в зеркале туалетного столика. Ее блестящие черные волосы свисали свалявшимися прядями. Она перебросила их завитки назад, через белые плечи и собрала на затылке отделанным золотом шнуром. Пока ее сильные пальцы давили ягоды белладонны об ониксовую ступку, Тамаслей созерцала свои глаза.

В волнении Джосин поднялся. Он стоял позади нее, пряча от зеркала внезапный спад возбуждения.

— То, что ты просишь — смерть.

— То, что я прошу — опасно. Риск. Ведь ни один мужчина не спрячет лицо и не уползет на брюхе в ответ на простую просьбу своей дамы?

— Ты просишь — требуешь, — Джосин понизил голос, бросив взгляд в открытое окно, — чтобы я выкрал корону герцогов Харнстерма у клана Варейшеев.

— Они украли ее довольно легко, когда милорд Лональ оказался настолько глуп, что возглавил поход против них.

— Сорвать корону с окровавленной башки мертвеца — далеко не то же самое, что кража из преступной твердыни.

— Ты всегда говорил — ты самый ловкий вор во всем Кросанте, — Тамаслей обнаружила выбившуюся ресничку, безжалостно вырвала ее.

— Я такой и есть, — заверил ее Джосин.

— Это всего лишь захудалая старая крепость, — напирала на него Тамаслей, — неотесанная банда грабителей.

— Которая держит эти горы под своим господством со времени убийства короля Джанисавиона десять лет назад, — напомнил ей Джосин.

— Тот, кто носит корону, может предъявить права на власть в Харнстерме, — Тамаслей размышляла вслух. — Наш незабвенный герцог был убит, не оставив прямого наследника. Пройдут годы, прежде чем Кросанте устанет от всех интриг и лишится всех претендентов. То, что желает народ сейчас — это власть, точнее, гарантия власти, символ власти. Мне не нужно напоминать тебе, что мой собственный род — один из древнейших в нашем городе, несмотря на наше умаление за время этих последних гражданских волнений.

С короной герцогов — и в союзе с человеком, достаточно отважным, чтобы вырвать ее у горных разбойников… — Тамаслей надушила ложбинку между грудей.

— Варейшеи хорошо сторожат украденные ими сокровища.

— А ты говоришь, что ты вор.

— Я говорю, что я — твой возлюбленный.

— А я говорю, что не стану любить труса.

Джосин пожал широкими плечами. Его усы изобразили в зеркале печальную улыбку. Он взобрался так высоко. Осмелится ли он взобраться еще выше? Он был лучшим. Среди воров. Среди любовников. Среди честолюбивых искателей приключений. Среди них всех — именно он. Пойти против Варейшеев? Ни один человек никогда не брал верх над ними.

— Ты получишь эту корону, — пообещал Джосин.

— А ты получишь мою любовь.

Это случилось две недели спустя.

Два ворона прокаркали в ее окне.

Тамаслей наконец проснулась. Она вылезла из холодной постели. На оконном карнизе валялся сморщенный комок мышц.

Она поняла, что это сердце ее любовника еще раньше, чем узнала, что его голова водружена на кол прямо за стенами Харнстерма.

1. Четыре имени кровью

— Мне сообщили, — сказала Тамаслей полуслепому фонарщику, — что за определенное количество золота здесь, в закоулках Харнстерма, можно добиться исполнения самых причудливых своих желаний.

Фонарщик подрезал фитиль и поджег его. Закрыв ромбообразную панель, он слез со своей подставки и поднял бидон с маслом. От него воняло маслом и копотью, и казалось, что поджечь старика и его оборванное одеяние способна случайная искра.

— Есть много желаний.

— Мое желание — поговорить с одним человеком. Его имя Кейн.

— Мертв. Мертв, так я слышал. Уже много лет, как мертв. — Тамаслей пересчитала золотые монеты, пересыпав их из одной ладони в другую. Джосин как-то сообщил ей, что старый фонарщик знает о делах преступного мира Харнстерма больше, чем все его жители. — Но с другой стороны, — сказал фонарщик, резко сдвинув наглазную повязку и пожирая глазами пригоршню золотых монет, — возможно, я знаю кого-то, кто, возможно, знает, где, возможно, находится Кейн.

Тамаслей позволила золотой монетке выпасть из ее пальцев. Она укатилась в кучу лошадиного навоза возле грязных сапог старика.

— Когда я поговорю с Кейном в моих покоях в особняке Тамейраль, — сказала она, кивнув в сторону пребывающего в запустении района, где некогда обреталось богатство Харнстерма, — ты получишь в придачу к этой пять звонких золотых.

Как только она развернулась, фонарщик принялся копаться в поисках монеты. — Если ты переживешь это свидание, — пробормотал он себе в бороду.

Тамаслей бросила плащ служанке и вошла в личные покои. Она обратила внимание на дерьмо, испачкавшее ее сапоги и решила, что ванна избавит ее ноздри от зловония улиц. Но сначала, чтобы унять волнение — выпить.

Прошествовав к графину бренди на серванте, Тамаслей стала себе наливать — признак вынужденной спешки, — когда заметила, что один бокал из хрустального набора пропал. В раздражении она окинула взглядом комнату, будучи уже готовой отругать слугу, который не помыл и не вернул на место бокал, — или к более грубой брани, если он окажется разбит.

Бокал, нетронутый и опорожненный только что, находился в руке, почти поглотившей его. Тамаслей расплескала бренди на сервант, уставившись с разинутым ртом на человека, который наблюдал за ней из теней ее комнаты.

Он был огромен, — ей казалось невероятным, что она не заметила его тотчас при входе в комнату, пока она не подумала о том, как хищные звери словно сливаются с окружающей их обстановкой. Он был одет во все черное, от высоких сапог и кожаных штанов до плотно облегающей кожаной куртки. Он оперся о стену, а из-за его правого плеча выглядывал тем временем эфес меча, демонстрируя на фоне темных панелей сложную филигранную работу. Коротко бритая борода смягчала черты жестокого лица, но холодные голубые глаза, изучавшие ее из тени, заставили Тамаслей подавить трепещущий в глотке крик.